В Первой музыкальной студии «Мосфильма» на прошлой неделе проходила запись на диск академического произведения «Девять шагов к Преображению» («Реквием») выдающегося композитора Эдуарда Николаевича Артемьева. Инициатива записи принадлежит  «Российскому Союзу Правообладателей» во главе с его Генеральным директором А.Б.Кричевским. В прошлом году  на киностудии «Мосфильм» записывался Российский государственный симфонический оркестр кинематографии. В числе других коллективов, исполняющих «Девять шагов к Преображению» – Государственная академическая хоровая капелла России имени А.А.Юрлова, Детский хор «Весна» имени А. С. Пономарева. В эти дни записывался пожалуйста Московский государственный академический камерный хор под руководством Т. Ю. Гольберга (созданный Народным артистом СССР В.Н.Мининым).
«Реквием» содержит девять частей и три интермедии. Премьера его состоялась в октябре 2018 г. в Концертном зале им. П.И.Чайковского, а затем в Санкт-Петербургской Академической Филармонии.

Эдуард Николаевич Артемьев любит работать в смешанной музыкальной манере, поэтому кроме симфонического оркестра в произведении звучит роковый «саунд», добавляющий экспрессию и мощь. В оркестре кино присутствуют такие рок-инструменты, как гитара, бас-гитара, барабаны. А одним из вокалистов Э.Н. Артемьев пригласил рок-музыканта, исполняющего музыку в классической манере, ученика А. Градского, Андрея Лефлера. Его голос звучит в контрасте с голосом академической исполнительницы Вероники Джиоевой.

Э.Н.Артемьев широко известен как композитор музыки к кинофильмам. Он написал музыку к более чем двумстам картинам, среди которых «Солярис», «Сталкер», «Зеркало» А.Тарковского, «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Пять вечеров», «Несколько дней из жизни И.И. Обломова», «Родня» Н. Михалкова, «Сибириада», «Ближний круг», «Одиссей» А.Кончаловского, «Курьер», «Город Зеро»  К.Шахназарова.

Нам удалось поговорить с ним о его творчестве в кино.

–  Эдуард Николаевич, Никита Михалков говорил о Вас, что вы обыкновенный гений и стопроцентно выполняете то послушание, на которое обрёк Вас Господь. Как Вы относитесь к мысли, что музыка – это преображение духа в звук?

–  Дело в том, что это вопрос искусства. Это просто иной мир. Это придуманный мир. Господь дал нам такой дар, что мы можем придумать другой мир - его нет, и не было. И Господь его, может быть, даже не планировал. Ему захотелось посмотреть, что же мы можем –  какой виртуальный мир создать. Здесь вмешивается физика. Это же колебания волны. Весь мир – это сплошные колебания разной частоты волн. Души тоже колеблются,  поэтому мы вступаем в резонанс. Отсюда такое влияние музыки огромное. Кстати говоря, почему какая-то музыка становится популярной – по неизвестным причинам –  совпадений очень много с другими душами, возникает обратная связь. Сколько музыкой не занимаешься – всё равно вдруг прохватывает какая-то волна, мурашки, слёзы сами собой могут политься. Но иногда нужно потрудиться, потому что музыка усложняется и требует большого внимания – проникнуться в состояния мира звуков и, соответственно, души композитора, который всё это объединил, сочинил и преподнёс.

– С кем Вы начали впервые работать в кино?
– Меня открыл в кино режиссер Самсон Самсонов, он меня пригласил на картину «Арена», когда мне было лет 26.

– А как Вы познакомились с Михалковым?
– Это дело случая, о котором я помню отчётливо. В театре киноактёра на улице (теперь на Поварской) – а Михалковы жили прямо рядом с театром – репетировался Александром Орловым спектакль «Мёртвые души». Александр Орлов поставил спектакль, который поразил вначале всех своей идеей -  «Мёртвые души» Гоголя сыграть силами театра пантомимы. Это удивительный,  очень нашумевший спектакль. Видимо до Никиты дошло это дело, и он пришёл однажды посмотреть репетиции, он послушал – и вдруг ко мне обращается: «Я весной буду защищать диплом «Спокойный день в конце войны», давай с тобой поработаем». Там началось наше знакомство.

– Расскажите, пожалуйста, о работе на картине «Курьер» Карена Георгиевича Шахназарова.
– Я даже не знаю, почему он меня пригласил. Сама стилистика музыки… не чистый рок, а дальнейшее его развитие внутри этого огромного течения – другие жанры рока, такие как брейк-данс…  Он меня очень просил попробовать поработать. Я попробовал это сделать – с большим интересом и удовольствием. Если бы не он, я бы прошёл мимо этого направления. А так я погрузился немного в другую стилистику, мелодику… Это был серьёзный опыт.

– Андрей Тарковский, когда работал над «Солярисом», говорил, что у него есть Бах, и ему нужен просто человек с тонким слухом, который сможет правильно организовать шумы.
–  Это так и было.. Первая встреча с ним.. Я с ним познакомился на одной вечеринке с Мишей Ромадиным, который делал эскизы декораций к фильму. В это время у Тарковского произошёл разрыв с композитором, который сделал с ним две картины – Вячеславом Овчинниковым. Гениальный, выдающийся композитор, с которым, кстати, я учился в Консерватории, – со сложным характером, не менее сложным, чем у Тарковского. Что-то между ними произошло, и они расстались. Когда Тарковский меня пригласил, он мне сказал, что композитор ему не нужен, а нужен сокомпозитор, который мог бы организовать шумы как музыкант. Сейчас есть целая профессия – саунд-дизайнер, который занимается шумами, или сочиняет шумы. Но в то время это была такая первая задача. Мне было это очень интересно. Кстати, на этой картине я больше всего работал. Музыканты обычно подключаются в конце картины – когда готов весь материал, монтаж есть – тогда уже можно начать работать. А Тарковский просил, чтобы, когда из экспедиции привозили готовые материалы, проявляли, складывали, – я включался в работу сразу.

­ Композитор в кино пишет музыку после  отсмотренного материала?
– Так всегда, в отличие от мультфильма, где делается наоборот – вначале пишется музыка, а потом под неё снимают – чтобы синхронность была. А на «Солярисе» работал ныне покойный замечательный звукорежиссёр Семён Литвинов, совершенно  выдающийся человек, профессионал редкий, особенно в то время – техника же была ещё несовершенна. Мы с ним вместе подбирали шумы сначала, потом я столкнулся с такой историей, что, сколько их там ни организовывай по каким-то качествам, которые к музыкальным законам возможно применить, всё равно не оживает звук. Тогда я сказал Андрею: «Мне нужен оркестр», «Зачем?», - спросил он. –  «Оркестр исполнит роль звуковых призвуков к реальным шумам – туда душа человеческая и войдёт». Так  я и сделал. Там очень много оркестра и реальных шумов вместе. Задача была, чтобы это было неузнаваемо, чтобы звуковые призвуки оркестровые были очень дозированы, на грани узнавания. Вот такая тонкость. Для меня это была огромная работа, колоссальная школа. Я ночевал здесь в студии, в монтажной спал часто. Объём работы был фантастический.

– Но получилась уникальная музыка.
– Потом получилась уникальная. Саундтрек я дорабатывал. Когда ЮНЕСКО объявило год Тарковского в начале 80-х – выяснилось, что пластинки нет ни одной с музыкой из фильма Тарковского,  ни Овчинникова, ни моей. И тогда заказали пластинку. Вот я и взял все фонограммы и дорабатывал. Потому что задачи разные – саундтрек или когда делаешь художественное произведение. Всё нужное есть, что в фильме, но ещё свобода нужна…

– А шумы Вы где подбирали?
– Всё на Мосфильме. Семён Литвинов сам делал много шумов.. В павильоне, где космические корабли стояли,  извлекали звуки – путём проб и ошибок, что-то записывали на всякий случай. Я в этом  жил долго, последние месяца два я точно здесь ежедневно ночевал. Интересная судьба этих экспериментов. Ещё же две картины я делал с Тарковским – «Зеркало» и «Сталкер», где эта технология ему была нужна. Потом я пытался другим режиссёрам её предложить, но она абсолютно им не подходила – нужна была мелодия, тема. Только в фильме «Цитадель» Михалкову вдруг потребовалось что-то такое, близкое к этому делу. Я сам очень удивился.

– Вы жили в США… Там было комфортно работать?­

– Да. Я Америку люблю. Сейчас в ней творится что-то невероятное. Но когда я впервые приехал… Я не знал ничего – ни языка, ничего... Это страна для людей сделана, чтобы всё было всем удобно. Все законы удобные, никаких очередей, никаких проволочек, поразительно просто. Когда тебя берут на работу, вся администрация занимается тем, чтобы кроме музыки ты ни о чём не думал, чтобы твой мозг ни о чём не заботился.

– Можете ли Вы привести пример, когда музыка поднимала провальный фильм?
– Такие вещи я знаю. Морриконе спрашивали: «Может ли музыка испортить картину?» Он отвечал: «Таких примеров я не знаю. Знаю, что музыка спасала фильмы». Особенно в музыкальных фильмах – от композитора в фильме зависит всё.
В моей практике всё было замечательно. Я работал на всех студиях страны, кроме, может быть, Тбилисской и Эстонской. Но мне везло с режиссёрами.

– Может ли музыка к фильму быть самостоятельным произведением искусства или она должна только помогать раскрывать замысел режиссера?
– Что значит самостоятельной? Всё зависит от задач, которые ставит режиссёр. И работа с композитором совершенно не зависит от его известности. Если ты приходишь в картину, ты должен слушать, что хочет режиссёр. Мне Самсонов даже говорил, когда я что-то начинал по молодости лет возражать: «Я один только знаю, что хочу, я набрал команду, мне доверяет дирекция студии, банки – деньги. И для меня самое главное, чтобы каждый не растащил по собственным ячейкам своей профессии». Этот серьёзный разговор мне тогда очень запомнился. Режиссёр – хозяин концепции, под эту концепцию он подбирает людей. Ещё, что мне запомнилось из того, что говорил Самсонов: «Будешь слушать меня – будешь работать в Голливуде, нет – так дальше Бердичева твоя музыка не пойдёт». Так, собственно говоря, и получилось.

– Несколько лет Вы для кино не писали…

– Во-первых, мне уже много лет, во-вторых – осталось несколько сочинений, которые мне хотелось бы закончить, а кино отвлекает.  Я думал, что не буду работать в кино, но вот Михалков меня приглашает на картину новую «Шоколадный пистолет». И я конечно не могу отказывать. Как только я решил в кино не работать, Кончаловский позвал в фильм итальянский «Грех». Там совершенно другая работа, кстати, чем-то схожа с «Солярисом» Тарковского –  там Бах, а здесь Верди – с ним удлинить, уменьшить, что-то дописать. Одна была задача – маленький эпизод, большой  – резать было нельзя, нужно уложить так, чтобы комар носа не подточил. Мне эта задача очень понравилась. Стилистически, мне, кажется, получилось.

В заключение хочется  привести слова Э.Н.Артемьева о музыке:

Несколько слов о музыке.
Она не оставляет следов, как облако в небесах, как стрела в воздухе, как рыба в воде. Формы ее не увидишь, сущность ее не познаешь, Землю и небо объемля собою, она незримо проникает в сердца людей, утешая и исцеляя их, оставляя запечатленный благодатный свет в душах, слушающих её. 

Запись Реквиема "Девять шагов к Преображению" на диск началась еще в прошлом году. Больше информации об этом здесь https://www.mosfilm.ru/news/?ELEMENT_ID=26177